69 лет назад произошла одна из самых масштабных военных катастроф в истории человечества — разгром советского Западного фронта, что повлекло за собой общий развал советско-германского фронта. Вопрос о причинах поражения до сих пор является открытым.

Советская историография объясняла его вероломством Гитлера, который, де, напал «неспортивно», даже не удосужившись объявить войну за недельку до начала блицкрига. Во второй половине 50-х годов в пропагандистский оборот была запущена очень удобная для тогдашнего советского руководства версия о том, что во всем виноват плохой тиран Сталин, который не дал привести войска в боевую готовность, чем и обрек их на уничтожение в казармах и мирно спящих аэродромах.

В 80-90-е годы хрущевская версия стала обретать уже черты официальной догмы — в «научный» оборот начали вбрасывать фальшивки о многочисленных предупреждениях разведки, которые якобы были грубо проигнорированы усатым диктатором, а его главный подручный в пенсне гнобил тех, кто осмеливался возражать против генеральной линии. Оная линия выражалась в приписываемом Сталину тезисе о том, что в «41-м году немцы на нас не нападут».

В реальности же знаменитое сообщение ТАСС от 14 июня являлось прикытием начала развертывания войск для отражения агрессии, которое скрытно началось еще в конце мая, а не позднее 18 июня в западные округа из Генерального штаба ушла директива о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность.

Историки с советских времен тщательно скрывают этот документ. Опубликуй его — версия о вероломном и неожиданном нападении рушится. Точно так же и камня на камне не остается от антисоветского мифа о том, что Сталин якобы запретил приводить войска в боевую готовность, боясь тем самым спровоцировать немцев.

Однако скрыть факт существования данной директивы не представляется возможным. Ведь короткая телеграмма из Москвы «Привести войска в полную боевую готовность», поступив в округа, вызывает целый шквал директив и приказов из штаба округа в нижестоящие штабы, а те отдают распоряжения подчиненным подразделениям. Весь этот документальный шлейф спрятать нереально. Да и массированное выдвижение частей к границе нельзя объяснить самодеятельностью на местах.

Приведение войск в полную боевую готовность — это не запрет увольнений и усиление караулов, а большой комплекс мероприятий, рассчитанный на несколько дней. Если утрировать, то в результате перевода войск из состояния постоянной боевой готовности в полную боевую готовность:

— пехотные части получают боекомплект, сухпай, оставляют казармы и военные городки, выдвигаются к границе и занимают УРы и полевые укрепленя;
— авиация перебазируется на замаскированные полевые аэродромы;
— танки заправляются, в них загружается боекомплект, бронетехника выходит из мест дислокации к местам сосредоточения;
— полевая артиллерия оставляет парки и так же занимает предписанные планом прикрытия границы рубежи, зенитная артиллерия берет под охрану мосты, транспортные узлы и другие важные объекты;
— штабы выезжают из комфортабельных особняков и перебираются на полевые пункты управления;
— разворачиваются полевые узлы связи, госпитали и т. д. и т. п.

Пожалуй, самый большой объем работы выпадает на долю тыловых служб — для них переход из режима мирной спячки в режим обеспечения боевых действий означает кардинальную перестройку бытия. Транспорт надо снять с консервации или мобилизовать, выдать подразделениям полевые кухни, перевезти сотни тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия, медикаментов, строительных материалов, запчастей, организовать пункты боепитания, водоснабжения и т.д.

Если директива о приведении войск западных военных округов в полную боевую готовность была дана более чем за трое суток до начала вторжения (при том что скрытая мобилизация и переброска войск осуществлялась с конца мая), то объяснить погром Западного фронта сталинской паранойей или внезапностью нападения нельзя.

Тем более не имеет смысла обсуждать резунистский догмат о том, что РККА, дескать, готовилась наступать, а потому обороняться войска не могли.

Соотношение сил сторон не дает повода рассуждать о подавляющем превосходстве Вермахта над РККА (50 германских дивизий группы армий «Центр» против 45 советских). Правда, у Красной Армии было ярко выраженное слабое звено — убогое состояние средств связи (прежде всего, радио), а без хорошо налаженной связи невозможно нормальное управление войсками. Исследователь Юрий Мухин (см. его книги «Ели бы не генералы», «Военная мысль в СССР и в Германии») даже объявил преимущество немцев в средствах связи главной причиной разгрома РККА. Но связь оставалась слабым местом Красной Армии всю войну, даже в 1945 г. не на каждом истребителе, например, стоял радиопередатчик.

К тому же неадекватные условиям современной войны средства связи были во всей Красной Армии, но в первые недели войны ни на юге, ни в Прибалтике немцам не удалось дабиться таких же успехов, как в Белоруссии. Так что главную причину катастрофы лета 41-го следует искать в другом месте.

Причина эта, на мой взгляд, состоит в предательстве высших командиров РККА. По крайней мере, совершенно уверенно можно вести речь об измене командования Западного особого военного округа, который возглавлял Герой Советского Союза генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов.

Дело в том, что директива о приведении войск в состояние полной боевой готовности в округе выполнена не была. В полной мере мероприятия, предписанные директивой генштаба от 18 июня, не были выполнены нигде (разве что на Балтийском и Черноморском флотах проявили должное усердие). Однако в Одесском военном округе и Прибалтийском особом военном округе более-менее приведение войск в полную боевую готовность осуществили. В Киевском особом военном округе (комадующий войсками Герой Советского Союза генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос) мероприятия были, хоть и со скрипом, выполнены примерно наполовину.

И только в Белоруссии генерал Павлов ПОЛНОСТЬЮ саботировал прямой приказ высшего командования.

Более того, командование ЗапОВО сделало все, чтобы предельно ослабить боеспособность войск. Авиация вместо рассредоточения по замаскированным полевым аэродромам наоборот была сосредоточена на базовых аэродромах, причем предельно близко к границе, да еще с «уплотнением» — самолеты стояли буквально крылом к крылу. Доходило до того, что в некоторых случаях с самолетов снималось вооружение (якобы для того, чтобы не спровоцировать немцев).

Артиллерия была изъята из частей и отправлена на полигоны для проведения стрельб (то есть встречать танки было почти нечем!), зенитную артиллерию собрали со всего округа на полигоне под Минском, где она и досталась противнику в качестве трофея. На полигоне южнее Бреста прямо на виду у немцев была выставлена боевая техника в рамках запланированных ранее опытно-показательных учений. В первые же минуты войны она была расстреляна немцами прямой наводкой. Какие нахрен учения на самой границе, если во-первых, существует строгий приказ не провоцировать немцев, во-вторых, еще 13 июня частям округа было предписано скрытно занять рубежи обороны?

И уж совершенно вопиющим преступлением следует счесть то, что войска в ночь на 22 июня оставались в казармах, хотя даже по распорядку мирного времени с 15 июня части должны быть выведены в летние лагеря для осуществления плановой боевой учебы. В результате «мудрого» руководства Павлова вверенными ему частями Западный фронт с первых же минут войны остался без авиации и без артиллерии. 4-я армия (ее части дислоцировались в Бресте) перестала существовать как соединение практически с первыми же залпами по казармам, откуда бойцы выскакивали в одних портках.

Укрепленные районы (УРы) оказались не вооружены и не заняты войсками. Управление войсками было потеряно штабом фронта в первые же минуты войны. Имея превосходство в танковых дивизиях (12 против 9 у противника) советское командование бездарно их потеряло в плохо организованных контратаках.

Запасов топлива в округе почему-то не оказалось. Наверное, случайно горючее, предназначенное для мехкорпусов ЗапОВО находилось вместо складов в Белостоке аж на Кавказе (в Майкопе), и Павлова это нисколько не беспокоило. В распоряжении войск на 22 июня кроме того, что в баках, имелся ничтожно малый запас в 300 тонн, да и тот был большей частью потерян.

Склады с амуницией Павлов разместил не где-нибудь, а на расстонии 50-60 км от границы, в результате чего в первый же день войны они были атакованы и подожжены авиацией.

Можно долго перечислять, сколько усилий приложили Павлов, Климовских (начальник штаба округа), Григорьев (начальник связи), Копец (начальник авиации), Клич (начальник артиллерии), Коробков (командующий 4-ой армией) и другие для того, чтобы предельно облегчить немцам задачу разгрома сил фронта. Но достаточным условием неотвратимости катастрофы было бы их простое бездействие.

Можно даже было строго выполнить все мероприятия по приведению войск в боевую готовность, но всего лишь «забыть» в Майкопе горючее. Одно это уже делало разгром неотвратимым, ибо превращало тысячи танков, бронемашин и самолетов в бесполезный металлолом.

В итоге произошло то, что произошло — фронт в Белоруссии рухнул, и немцы продвигались на восток колоннами ровно с той скоростью, которую позволяла развивать пропускная способность дорожной сети до тех пор, пока не вошли в соприкосновение с войсками второго стратегического эшелона (Смоленское сражение). Трудно сказать, что больше задержало Вермахт — безуспешные контратаки советских войск в конце июня или проблемы сбора и конвоирования масс военнопленных.

В КОВО имел место аналогичный саботаж приготовлений к войне, однако в менее выраженной форме. Однако даже половинчатые меры по приведению сил округа в боевую готовность позволили избежать разгрома сил Юго-Западного фронта в первые же дни войны.

В дальнейшем Кирпонос все-таки «подыграл» немцам в организации грандиозного киевского котла, после чего бросил войска и, судя по всему, побежал сдаваться. По официальной версии, он погиб при попытке выхода из окружения, однако неясно, почему из окружения он выходил на запад. Тут дело темное — то ли измена, то ли вопиющая халатность. Впрочем, результат все равно одинаков вне зависимости от мотивов командующего.

В Прибалтике же войска Северо-Западного фронта не только избежали клещей и котлов, но и сумели организовать довольно эффективную оборону. И это несмотря на действие националистической пятой колонны и разбежавшийся литовский корпус.

Но полный разгром войск Павлова оголил левый фланг Северо-Западного фронта — и тот тоже затрещал по швам.

Южный фронт (развернут на базе Одесского военного округа) оказался лучше всех подготовлен к войне, и потому 22 июня его войска даже осуществили локальную наступательную операцию, захватив небольшой плацдарм на румынской территории. Удержать фронт на юге не удалось из-за поражения основных сил Юго-Западного фронта под Уманью и затем под Киевом в июле-сентябре 1941 г.

В целом Южный фронт держался вполне достойно, лишь в октябре немцам удалось сомкнуть клещи вокруг 18 армии и нанести советским войскам тяжелые потери, но даже после этого фронт устоял, а в ноябре нанес первое крупное поражение Вермахту, отбив Ростов-на-Дону в результате успешного контрнаступления. Кстати, операция была осуществлена собственными силами, без привлечения резервов Ставки в виде свежих сибирских дивизий.

И лишь в Белоруссии советские войска подверглись абсолютному разгрому, не имея даже частных успехов, что фатально отразилось на всем советско-германском фронте.

В 60-е годы началась кампания по героизации защитников Брестской крепости. То, что защитники — герои, сомнений нет. Но сам эпизод с периферийным очагом сопротивления, блокированным и обойденным в течение 8 дней, на исход приграничного сражения никакого видимого влияния не оказал. Если глянуть в мемуары германских генералов, то не всякий счел нужным даже упомянуть о Бресте.

Советский агитпроп пропагандой брестской обороны как бы маскировал истинные причины июньской катастрофы. Ну никак невозможно было признать, что генералы Красной Армии могли пойти на сознательную измену! На роль единственного мальчиша-плохиша тогда был назначен генерал-изменник Власов, да и эта фамилия была не на слуху.

В том, что Павлов являлся предателем, сомнений быть не может. Тем более, он сам этого не отрицал на следствии (правда, обвинение в измене в приговоре не фигурирует, но лишь затем, чтобы не подрывать веру солдат в руководство армией).

Вопрос в другом: было ли это предательство ситуативным или имел место заговор с участием германской стороны? Ответ можно поискать в трофейных архивах Вермахта, но доступ к ним до сих пор ограничен. Протоколы допроса Павлова не опубликованы полностью. На допросе 9 июля он дает признательные показания о своем участии в заговоре военных с 1937 г., однако подробности либо не фиксировались на бумаге, либо, скорее всего, содержатся в засекреченных до сих пор протоколах.

Но кое-какая пища для размышлений имеется. Для меня загадкой остается вопрос о том, почему главный удар немцы нанесли именно в Белоруссии. Версия «профессиональных» историков убедительностью не блещет: дескать, Гитлер выбрал кратчайшее направление на Москву.

Кухонных «стратегов», воюющих задним числом по карте, такое объяснение, возможно, и удовлетворит. Но войска воюют на местности, а не на картах. К тому же как раз Гитлер вовсе не считал захват Москвы целью войны. Более того, он наверняка понимал, что если связывать успех операции «Барбаросса» с захватом советской столицы, то восточная капания становится очень похожей на авантюру — это можно понять, даже просто созерцая карту.

Победу Германии должен был обеспечить разгром ОСНОВНЫХ сил Красной Армии ЗАПАДНЕЕ рек Днепр и Западная Двина, то есть ставка делалась на генеральное сражение в приграничном районе (вспомним: Наполеон добивался того же, и что из этого вышло). Далее предполагался ВЫХОД (не удар, не наступление, а именно выход) германских войск на линию АА (Архангельск-Астрахань) и операция по захвату Баку.

С точки зрения СТРАТЕГИИ захват Москвы не имел особого значения. Смысл плана Барбаросса был в разгроме РККА. Лишившись армии, Советский Союз разом лишался всего — и Москвы, и Баку и Сибири. СССР вообще прекращал свое существование в момент краха фронта на западе вне зависимости от того, сколько сотен километров отделяли передовые патрули немцев от Красной площади и сколько еще неразгромленных дивизий РККА находилось на Урале и Дальнем Востоке.

Захват же Москвы без разгрома армии, как показал пример того же Наполеона — не более чем красивый способ самоубийства. Гитлер был стратегом. Плохим или хорошим — другой вопрос, но лучшего у Германии в тот момент не оказалось.

А вот немецкие генералы, может, и являлись блестящими тактиками, а иные и оперативными виртуозами, но назвать среди них хоть одного стратегического гения я затрудняюсь. Даже очень поумнев после 1945 г., они в своих мемуарах ковырялись в мелких подробностях да рассуждали о том, как ефрейтор Гитлер мешал им, бравым фельдмаршалам, победить в войне.

Вот о чем писал начальник штаба сухопутных сил (аналог генерального штаба) генерал-полковник Гальдер в своем дневнике после совещания у Гитлера в Бергхофе 31 июля 1940 г.:

«Операция распадается на:
1-й удар: Киев, выход на Днепр; авиация разрушает переправы. Одесса.
2-й удар: Через Прибалтийские государства на Москву; в дальнейшем двусторонний удар — с севера и юга; позже — частная операция по овладению районом Баку.»

То есть Москва тут упоминается, как некий ориентир — НЕ ЦЕЛЬ наступления из Прибалтики, а именно как ориентир (в противном случае непонятно, куда в дальнейшем, после захвата Москвы, наносится двусторонний удар).

Упоминание о Москве следует воспринимать в контексте рассуждений на тему «Куда будут маршировать наши колонны после того, как мы разобьем Красную Армию». Предполагалось, что на защиту столицы русские бросят последние войска из слабых внутренних округов, и в войне можно будет поставить эффектную точку. Но что любопытно — даже намека о трех ударах нет, замысел заключается в осуществлении классических «клещей» — двух концентрических ударов, из которых правый фланг (южный) — главный.

А потом — весьма неожиданно — направление главного удара было перенесено в Белоруссию, где должна была действовать группа армий «Центр», мощнейшая из трех немецких группировок на Восточном фронте. И это должно вызвать, по меньшей мере, удивление, поскольку развернуть войска на данном театре практически невозможно — этому препятствуют болотисто-лесная местность с крайне слабо развитой транспортной инфраструктурой.

Фактически наступление в Белоруссии возможно лишь вдоль нескольких дорог. А в этом случае незначительное численное превосходство немцев над советскими войсками уже не играет роли — ведь их крайне трудно развернуть в полноценные боевые порядки, то есть в соприкосновение с противником войдут лишь передовые части, а танковые колонны Гота и Гудериана будут стоять пробкой на шоссе, ожидая, пока пехота расчистит им путь. В этот момент они будут представлять весьма привлекательную цель для советской авиации.

Концепция немецкого блицкрига строилась не на превосходстве в силах над противником, а на превосходстве в маневре, что позволяло создавать «точечное» преимущество в месте прорыва. И вдруг местом нанесения главного удара выбрана территория, где вести маневренную войну сложнее всего. И наоборот, обороняющейся стороне при правильной организации дела ландшафт очень благоприятствует. В качестве наглядного примера можно привести полный крах советского наступления в лесах севернее Ладоги в ходе Зимней войны с Финляндией.

Можно, конечно, предположить, что немцы следовали известному принципу — наносить удар там, где его меньше всего ожидает противник. Ведь Францию они поставили на колени внезапным танковым прорывом через Арденны. Но на западе в 1940 г. был другой расклад — основные силы Германии оперировали на севере через Бельгию, а манштейновский удар через Арденнские горы пришелся в пустоту — данное направление французы считали безопасным и силы прикрытия границы были чисто символическими.

Да, советское руководство действительно считало наиболее опасным южное направление и ожидало основной германский удар на Украине, ибо именно здесь, а не в белорусских болотах, имелись условия для массированного применения механизированных соединений в соответствие с доктриной блицкрига. Однако Павлов в Белоруссии имел силы не только достаточные для организации эффективной обороны, но и для нанесения мощных контрударов (перевес в танковых дивизях!), и «Абвер» был неплохо осведомлен о наличных силах ЗапОВО.

Так может, германская разведка знала чуть больше, чем известно сегодня нам, если первоначальный замысел плана «Барбаросса был перед самым началом войны радикально, и на первый взгляд абсурдно, пересмотрен?

Источник — kungurov.livejournal.com